Волкова: политические дела предполагают результат, негативный для твоего подзащитного
В беседе Виолетты Волковой с автором и ведущим проекта "Тараборщина" Дмитрием Тарабориным прозвучали некоторые подробности резонансных политических дел, в которых она принимала участие в качестве защитника. Виолетта Владимировна также высказала свое мнение о неравном процессуальном положении адвоката в суде, о помощи коллегам в случаях нарушения их профессиональных прав и о необходимости самоочищения корпорации.
Публикуются избранные фрагменты интервью
Какую последнюю акцию своих подопечных помнишь?
На чемпионате мира по футболу (оговаривается – на Олимпиаде), когда они выбежали на поле. И «примкнувший к ним Верзилов». Видела еще задержание Надежды Толоконниковой где-то. Но сейчас я за ними специально не слежу. Считаю, что история Pussy Riot закончилась еще в 2012 году. Сейчас некоторые интересанты просто «юзают» это имя для того, чтобы попасть на первые полосы газет.
Ты обсуждала их акции с ними с точки зрения творческого наполнения?
Конечно, в 12-м году. Это были чисто политические акции. На инструментах они не играют, гитары в Храме были чистой бутафорией. Все клипы, в троллейбусе, у спецприёмника на крышах… Никакого творчества там нет. Просто политика, приуроченная к определенным датам. Даже та акция, что прошла в Храме Христа Спасителя, изначально должна была пройти в Государственной думе. Только «засветились» девушки на Лобном месте, где на акции переписали их имена и фамилии ОВД Китай-город, в результате чего в Думу их просто не пустили.
Наиболее громкие твои дела – Pussy Riot и дело Сергея Удальцова. В чем особенность участия защитника в делах с политическим окрасом?
Это очень сложно. Потому, что политические дела предполагают определенный результат, негативный для твоего подзащитного. Как бы адвокат ни выворачивался, ни включал свои знания и умения. Очень жестко подходит ко всему и суд, и правоохранительные органы. По-хорошему, ни дело Pussy Riot, ни дело Сергея Удальцова, не должны были закончиться обвинительным приговором. Эти люди – невиновны.
Как бы плохо ни относилась большая часть нашего общества к Pussy Riot, это – аморальный поступок. И за любую «аморалку» нельзя людей сажать. Ведь если их (Pussy Riot) судить, то не за хулиганство, которого там не было, а – по административной статье. То же самое потом случилось и с Сергеем Удальцовым: никакой подготовки к беспорядкам, никакой «истории с Торгамадзе» - ничего этого не было.
По какому из дел было большее давление?
Да оно и не прекращалось по обоим из дел. Но если за тобой нет ничего криминального, ничего интересного, в том числе и для специальных структур, в твоей жизни для них нет.
До кейса Надежды Савченко именно Pussy Riot были подняты «на знамя либеральной общественности» как сакральные жертвы. Были ли попытки от третьих сторон поставить тебя как адвоката в какую-то от них зависимость, чтобы управлять процессом в нужном русле?
Конечно, были. И первым интересантом этими политическими делами оказался Госдепартамент США. И представитель посольства, который присутствовал лично еще на деле Навального, когда его судили за «Кировлес».
Мне дали телефонный номер. По всем вопросам и за любой помощью мне предложили обращаться по нему. Мы встретились. Позвонила не я, а Марк Фейгин. Тогда коллега, а сейчас уже – бывший коллега. Но встретились. Представитель госдепартамента США предложил нам открыть НКО, куда будут поступать средства определенные. Предложение прозвучало открыто, без завуалированности. Суммы крупные.
Мы обсуждали этот вопрос и с Сергеем Удальцовым. Он отказался, по политическим причинам. Потому я и считаю, что он глубоко порядочный человек. Так что ни копейки сторонней «спонсорской помощи» никогда не было мной получено. Тем более, от вне-российских сил.
Потом старались «появиться» другие организации, теперь уже достаточно известные. Первой это старалась сделать Агора. Она, кстати, потом вошла и развалила дело Pussy Riot именно с юридической стороны. Может быть за это, предположу, получили от государства грантов на 5 миллионов рублей.
Со стороны Агоры «подход» выглядел так: нам было прямо предложено вознаграждение за ведение дела Pussy, но мы должны были называться «адвокаты Агоры». Как во многих делах сейчас и происходит. Хоть это абсурд: адвокат может быть только сам по себе и членом адвокатского сообщества. Но, вот так.
Сложилась определенная адвокатская группа, которая работает с вполне определенными делами. И проникнуть туда со стороны крайне тяжело. Более того, если даже попасть со стороны адвокату удалось, этого адвоката в 99% из дела выкинут. Для этого есть отработанные технологии.
Посмотрите на самые известные дела: там одни и те же фамилии мелькают (с 13-й минуты Виолетта Волкова подробнейшим образом рассказывает, как именно работает эта технология, которая построена на связках НКО, своем пуле журналистов - прим.).
Предложение «Агоры» по щедрости было несопоставимо с предложением от Госдепартамента США, но они развиваются достаточно быстро. Удивительно, что это никому не интересно – откуда они получают финансирование и для чего.
Дела Pussy Riot и Сергея Удальцова для меня были ProBono. На их защиту кем-то собирались деньги, было собрано от 2,5 до 10 миллионов каждым. От «Руси сидящей» до Навального. Куда ушли эти деньги – никто не знает.
В чьих интересах работает Агора?
Считаю, интерес здесь чисто коммерческий. Что Агора, что «Пражский клуб». И те, и другие максимально политизируются и пытаются занять свою нишу. Они не показывают источников финансирования даже своим членам, хотя обвиняют в этом самом кого угодно.
«Пражский клуб» - это не команда, а один человек. Одна фамилия. Попробуйте его куда нибудь сместить… Весь «клуб» сразу прекратит свое существование. А он сейчас – институт давления на нашу адвокатуру, который может уничтожить ее как независимую структуру. Они сейчас продвигают идею забастовок адвокатов. Это хорошо? Да я прекрасно представляю, как отреагирует государство: на дела, где должны бы выходить адвокаты по назначению, будет выходить совершенно другой институт «защитников». И это в тот момент, когда мы только победили систему «карманных адвокатов». Для чего это делается? Мы потеряем все, что было сделано за последние 20 лет.
Мы не можем переломить существующий «обвинительный уклон» (судебной системы). Мы бессильны? И при этом имеем еще адвокатское меньшинство, призывающее к непроцессуальным формам привлечения внимания к проблеме. Есть что предложить?
Я считаю, что наша корпорация должна чиститься. И чиститься очень внимательно. Лицам, призывающим к митингам, бизнесменам и тем, кто делит нашу корпорацию на части, - им всем в адвокатуре не место.
Мы должны возродить в нашей корпорации институт наставничества.
Каким образом должно происходить предъявление ордера: передать судье все необходимые документы или просто помахать ими в зале суда? Такие процессы как «дело Сотникова» формируют ту самую культуру, которой нам так не хватает. И существующее неравенство сторон в суде – его надо менять. Но как менять? Не забастовками же.
В регионах до сих пор много дел, которые не берут местные адвокаты потому, что «нам еще здесь жить и работать». И вот мы, приезжая в другой регион, являемся той самой «свежей кровью», которая понемногу эту систему ломает.
О том, что в отношении меня возбуждено дисциплинарное производство, звучало «из каждого утюга», каждое СМИ об этом написало. О том, что оно прекращено – я ни одной публикации не видела. Либеральная пресса приложила много усилий по дискредитации меня, в том числе и по материалам из регионов.